возможно

«Поэзия есть достаточно простое отношение между чувством презрения к ней же, каковой бы она ни была (если она существует), и самим ее писанием, письмом, направленным на “разрушение” любых первооснов».

сильно...

Трудно, наверное, быть женой петербургского писателя. Вот Скидан по поводу смерти Аркадия Драгомощенко:

я даже когда моя жена застрелилась чувствовал себя гораздо лучше

Bon mot

Чехословацкая народная кухня времен нормализации:

UHO. Universalná hnedá omačka.

(универсальный коричневый соус)

Порфирию на заметку

Попалось в редактуре (запись устного рассказа олигарха):

"У меня вообще есть гносеологическое древо или как его там, оно с меня начинается".

kr.

the world in Hungary was absolutely abnormal and unbearable, and after 1989 it was normal and unbearable 

интересно, что Irimiás явился в жизни как человек, кастрировавший поросят.
и вот тут еще некоторые соображения - вполне осмысленные в том, что касается повседневности.

и еще интересно, что попал Кр. на эту ферму из-за рильковской строчки Du mußt dein Leben ändern. Вот кто-то попал, а кто-то не попал.

miscellania

1) рецензии на Форстера:

Игорь Гулин в Коммерсанте
Неизвестно-кто-неизвестно-где (особенно трогательно "прекрасно подготовлена к печати")

переводчики, конечно, нигде не указаны. Потому что нефиг.

2) короткая рецензия Самуила Лурье на каталог выставки Виктора Пивоварова, где я была персонажем.

(сравнивая первую в первом пункте с этой, КК спросил, почему нельзя положиться на молодежь. Думаю, сам этот вопрос объясняет, почему на нее нельзя положиться: вместо того, чтобы учить эту молодежь, мы ее осмеиваем. А учили ее, блять, клоны румяных Ермиловых и милых Ереминых, которые помешали нам жить. - это был unabashed вой неудачника, мне можно).

Думаю, отхлебывая мятный чай, не послать ли Лурье e-mail c благодарностями.

3) монологи великих про старость.
Битов не любит огороды. У него такой текст, что не сразу въедешь - это хорошо.
Виктор П. прекрасен прямотой; почему-то припомнила простоту позднего Пастернака.

(п-п-п-п: бессознательная реакция на морализаторские эскапады доброго друга, который вчера весь вечер опять зачем-то уничтожал Довлатова. Говорят, у Довлатова не бывает в предложении двух слов, которые начинались бы с одной буквы. А мораль, кстати, простая - это было создание искусственного сопротивления материала).

4) колонка в городском журнальчике собрала немыслимое число немыслимых комментариев. А на самом деле меня просто разозлил Виктор Топоров, которого вообще как бы не существует. Мораль, следовательно, та же: надо придумывать себе таких Топоровых - раз источником ясности высказывания является злость. Думаю, именно так и употребляет меня добрый друг, ругавший вчера Довлатова.

5) читала в метро историческую книжку с длинными цитатами. Обнаружила источник всей почившей в бозе глянцевой литкритики прошлого десятилетия:

Сталин: "Почему я недолюбливаю людей вроде Зощенко? Потому что они пишут что-то похожее на рвотный порошок" (на Оргбюро ЦК по вопросу о журналах Звезда и Ленинград).

Самое ужасное, что это (а) довольно точная характеристика и (б) Сталин - явно не первоисточник. То есть прав был Зощенко, что не считал всю эту окружающую жуть источником своих депрессий. Настоящий источник он, кстати, тоже определял довольно точно: "на германской войне был отравлен газами".

Вот, значит, характеристика моих любимых авторов: заранее отравленные.

6) М. сказал, что не читал Толстого со школы. Я так обрадовалась!

7) Заметила, что стараюсь почаще произносить в эфире название панк-молебна. Анимизм, магия и всемогущество произнесенного слова.

А вот вышел Форстер.
Хорошие книжки только молодеют.
Это умный, свежий текст, хотя первый раз его опубликовали 90 лет назад Леонард и Вирджиния Вульф.
Пока переводила, ощутила себя 20-летней студенткой философского факультета - только без юношеских проблем и с нынешними навыками.
Могу себе представить, насколько приятно ее читать - если даже переписывать с языка на язык было наслаждением.

Отдельное спасибо Мите Волчеку - за то, что придумал издать и издал. В этом, кстати, тоже есть некий урок - на предмет того, как надо жить.

Следующая книжка из "антикварного" раздела тоже будет весьма свежа по части изящества и остроумия. Но там еще много.

и ведь даже не Замалеев

По случайному стечению ссылок и воспоминаний обнаружила, что к издательству "Вече", которое хочет сделать Россию самой просвещенной державой, выпуская книги типа "Прожектор доктора Геббельса: Кинематограф Третьего рейха", нужно ехать в Алтуфьево до остановки "Высоковольтный проезд".

про графоманию

"Чернильный урожай... не поддающийся экспорту! <...> Пишут, записывают! Сразу все, сообща, - так же, как и все сразу стреляли недавно, не держав никогда винтовки... Безостановочно, упорно - сразу все," - и дальше уже не стоит цитирования.
Это 1925 г.

Такой вот писатель, Михаил Э. Козаков. Соавторствовал под закат жизни с Мариенгофом.

Один неплохой рассказ про старика Акиву и кошку Цукки. Современная переделка "Преступления и наказания" ("Мещанин Адамейко") - остроумная даже, но слишком уж пространная. Рассказ про карлика Макса, в котором самое хорошее - название. Умер рано, в 57 лет.

Универсальный эпиграф

Сижу у окна в мир старой блядью, стертой годами. (Б. Лунин)

Даже не знаю, как это назвать

Позвонила знакомой подруге, спросила, может ли она разговаривать. Она говорит: "Вообще-то нет, я на открытии концлагеря".
Блин, ну почему это всегда со мной бывает? И действительно ведь, построили концлагерь на Карлово намнести.
Открыт с 10 до 20, вход, понятное дело, здарма.

сцылко

Мой текст про Лайоша Грендела.

Читала Зебальда. Узнала много нового. Например, про герра Kannitverstan. Занимательно. Гебель. Гм.

А в метро читала Лунина, этот все про свое долбит:

Завалил себя словами, не продохнуть! Все для воли, для силы, для мужества... И по-прежнему торчат заячьи уши, трясутся поджилки.

Разные бывают писатели, да.

Перед восходом солнца

Закончила читать великого Зощенку. Даже грустно. Все равно что расставаться с любимой циклотимией. Две цитаты на память.

Поведение человека можно и должно изучать с помощью собаки и ланцета. Однако у человека (и у собаки) иногда возникают "фантазии", которые необычайным образом меняют силу ощущения даже при одном и том же раздражителе. И тут иной раз нужен "разговор с собакой", для того чтобы разобраться во всей сложности ее фантазии. (с. 451)

Юношеские мои годы были выкрашены черной краской, меланхолия и тоска сжимали меня в своих объятьях. Образ нищего преследовал меня на каждом шагу. Тигры подходили к моей кровати, даже когда я не спал. Рев этих тигров, удары и выстрелы довершали картину моей печальной жизни. (с. 688)

И гениальная биография философического поклонника Зощенки, Арсения Гулыги (написанная, видимо, болгарином):

Немцы всесторонне исследовали кантовский первостепенный вопросительный мотив философии — что такое дядя, заново открыли диалектику и углубили ее постижение.

Если зайца долго бить по голове, он научится спички зажигать.

Это, оказывается, Чехов сказал. О боже.

1934

Там у них за уголовные преступления наказаний почти не было. И можно было убивать и так далее. И вместо наказания обвиняемый платил денежный штраф. И его после этого, пожав руку, отпускали. И даже, может, просили почаще заходить. В общем, очень у них было мило в этом смысле.

Там же

В сущности, неважно, почему именно возникла икота. Тут важен принцип.

1933

Эта смерть, если можно так сказать, произошла от неумелого обращения с самим собой.

"Научные труды" Зощенки
(с послесловием Гулыги, гы :)

On studying Uzbek literature in present-day Samarkand

The first great theme of [Navoi's] Farhod and Shirin, Dilorom said, was the eternal problem of social inequality, classically posed in the form of two questions: "What is to be done?" and "Who is to blame?" The other great theme of Farhod and Shirin was ... crop irrigation.

Только литературоведение может правдиво ответить на вопрос "кто говорит?", да.

The Gift

O gosh! A friend gave me a book as a birthday present saying it was an indulging gift. Given my love for Jews (deducted, I suppose, from the fact that I’m married to a very handsome Jew and like Hungarian authors many of whom happen to be of Jewish origin), he gave me a book ‘written by a New York Jew fascinated with the Russian Jew-written literature’.

I half-expected to get something about the famed friendship between Joseph Brodsky and Susan Sontag, for it would be unreasonable to hope for any revelations about Mandelshtam from an American Jew – you have to be an ancient Greek from Voronezh to fully understand his poetry.

But you never get what you expect even if you don’t expect anything. The author turns out to be a Turk born in New York and raised in New Jersey, and the closest she gets to the Jew-written Russian literature is this:

Many times I had been told that Hungarian was related to Turkish, that the Hungarians and Turks descended from the same Altaic peoples, that Attila the Hun was Turkish, and so on. When I went to Hungary, however, I discovered that Hungarians do not share these beliefs at all. ‘Of course we have some Turkish words in our language,’ they would say. ‘For example, handcuffs’.

Well, the moral: Never explain your gifts.

Эпистемологическое

Споткнулась, упала, разбила коленку. Зато поняла, наконец, зачем на свете существуют черные колготки.

1835

"Наденька хотела, жаждала любить - любить пламенно и страстно. Но кого можно полюбить образованной девушке на Петербургской стороне?.." Велик был писатель Безмолвный, чё тут скажешь. (с. 110)

Сожалетельное

Стоило ли так долго извращаться Аверинцеву С.С. и Михайлову А.В. и мне на третьем курсе, чтобы выдумать и описать некую риторическую традицию, традицию готового слова, когда безвестный критик Сенковский еще в 1837 году в "Библиотеке для чтения" назвал все это дело "поэзией готовых приборов". (почерпнуто, конечно, у Гинзбург, с. 49)

Проснулась рано утром в холодном поту от того, что приснилось, как моя кошка (которой у меня нет) пришла к моей кровати с пучком извивающихся змеенышей в зубах.
Я боюсь змей. Уснуть не могла, поэтому погуглила боязнь змей. Гугль рекомендовал "просветлять образ змеи во сне".
Попыталась просветлить.
Проснулась в два часа дня с ломотой в костях и тяжелой головой, как с похмелья.
Видимо, это были зеленые змии.

век живи - век учись

Ребенку в классической гимназии задали нарисовать космического трубкозуба.
Она нарисовала. В качестве оценки получила смайлик.
Это вам не шесть функций аблатива, да.

нашла, разбирая архив на старом компьютере - 3

Бессмертная фраза сонькиной первой учительницы (по поводу опаздывающих в школу детей, которых не будят нерадивые мамаши):

Я думаю, что роль женщины в семье абсолютно другая, чем сон с утра.

Нашла, разбирая архив на старом компьютере - 2

Вечно дорогая цитата, лежавшая в файле под названием Curriculum Vitae:


А. стал рано седеть, и потому первые седые волосы его не расстроили. Как все люди переходного возраста, он по утрам рассматривал в зеркале морщины или потемневший зуб. Но все это проходило по поверхности сознания. Началось с другого, — преимущественно с документов. В заявлении, например, он написал, что окончил вуз в таком-то году; получилось, что он окончил вуз четырнадцать лет тому назад. Еще сильнее почему-то вдруг подействовала анкетка, ежегодно заполняемая в Публичной библиотеке. Там есть вопрос: с какого года посещаете читальный зал П. Б.? И вдруг он увидел, что отвечает: посещаю его двадцать лет. Это был шок. Недавно в коридоре издательства А. встретил своего старого учителя. Они были сейчас в холодных отношениях, виделись и разговаривали редко. Именно потому каждая встреча была резким напоминанием прошлого. Разговаривая в коридоре, он с необычайной силой испытал это томительное ощущение идентичности. Он не вспоминает себя, он переживает в себе того двадцатилетнего человека. Какой-то интонации, какого-то оборота речи достаточно, чтобы вызвать это чувство, страшно конкретное и одновременно призрачное.

Где доказательства роста? Только лысеющая голова, только библиотечная анкета — свидетельство о годах, канувших в бездну неприменимости.

Л. Гинзбург

нашла, разбирая архив на старом компьютере

Когда человек выпил вечером, проснулся утром и ему хуёво, он (если грамотный) знает, что это не жизнь говно, это уксусный альдегид - говно. Через сорок восемь часов этот альдегид выйдет из организма, и всё будет заебись.
А вот если вечером не пил, тогда всё сложнее - необходимо, видимо, задуматься о своей жизни.

Горчев

one day this happens

Какую роскошную британскую бабку я сейчас встретила в аэропорту. На ней было красивым крупным шрифтом написано, что она британская бабка.
В общем, могла бы быть и чешской, но чуть более экстравагантно выглядит. И сама мера этого "чуть более" невыразимо прекрасна.
В мою идею британской бабки с необходимостью входит то, что она скажет неопровержимую истину. У этой бабки оказалась такая: I come here so often that I think I know everything. But one day you find you're lost.

So very much true.

новинки "Сеанса"

Мой компилятивный, как верно заметил Н. Кононов, текст про Гинзбург.
И про Фауста тоже выложили. Святые люди.

В моем любимом народном баре починили замок в туалете, который отродясь там не работал.
Видать, скоро пойдет этот бар вразнос.
Вот и пиво уже на крону подорожало.

Русский путь

После малоуспешных попыток овладеть философией Канта Бакунин сразу переходит к Фихте.

Л. Гинзбург "О психологической прозе"

Видела сегодня живого Левкина. Можно теперь спокойно умереть.
С другой стороны, птички чирикать начали и береза у входа натурально истекает соком.
Потому что весна.

Речь на вручение премии журнала "Звезда"

Добрый вечер, дамы и господа.

Сожалею, что не могу произнести нижеследующее лично, но (такова жизнь) я сижу сейчас на работе и возможно даже пишу короткую новость о том, что редакция журнала «Звезда» вручает авторам премии за 2011 год. Редко когда удается одновременно освещать событие и быть его участником, но мне это удалось, и я благодарна уважаемой редакции за такую удивительную возможность.
Есть, однако, еще два повода для благодарности. Эссе, за которые мне присуждена премия, опубликованы в третьем номере, полностью посвященном венгерской литературе. Современная венгерская словесность до обидного мало известна российскому читателю, и основная причина – в самой Венгрии. Эта страна и ее обстоятельства малопроницаемы и ни на что не похожи. Финно-угорский язык в славяно-немецком окружении, труднообъяснимая привилегированная роль в многонациональной империи, огромные территориальные потери после Первой мировой войны, сомнительное поведение во время Второй. За всем этим стоит череда человеческих трагедий, тонны преображенной внутренней злости, смертельные конфликты – и, в результате, толстый пласт анекдотов, эссеистики, литературы. Она нам неизвестна. Между тем, знать ее было бы страшно полезно именно нам, петербуржцам, потому что венгерская литература являет собой выдающийся пример преображения всеобщей фрустрации в тонкую, ироничную, по-настоящему смешную и очень умную словесность.
Я и моя коллега Оксана Якименко, без которой этот номер бы не состоялся, очень благодарны «Звезде», что венгерский номер вышел. Быть может, он послужит тому, чтобы наша нынешняя фрустрация переросла в еще один золотой век городской литературы.
Второй повод для благодарности – мой личный. Мне более всего приятно получить премию именно за эссе. И даже не потому, что я считаю этот жанр самым живым в современной литературе – хотя это, безусловно, так. Я радуюсь больше потому, что, присудив мне эту премию, редакция – вероятно, ненамеренно – осуществила мою старинную фантазию.
По образованию я философ. Я очень люблю философию, но меня всегда смущало даже не столько ее совершенно превратное понимание в России, сколько ее сугубо академическое существование во всем мире. Сожалея о скуке и склоках академической жизни, я часто с завистью думала о судьбе одного альтернативного, неакадемического философа.
Летом 1749 года Дижонская академия объявила премию за лучшее эссе на тему «Содействовало ли возрождение наук и художеств очищению нравов». Заметку об этом прочитал в газете 37-летний Жан-Жак Руссо, человек многих талантов, не напечатавший, однако, к тому моменту ни строчки. Увидев тему, Руссо сел под дерево и вдруг со всей ясностью осознал, что просвещение вредно, а сама культура — ложь и преступление. Эссе Руссо стало классикой. Но до того оно не только удостоилось премии Дижонской академии и принесло автору невероятную популярность, но и положило начало его долгой писательской и философской карьере. После этого эссе он писал охотно и много.
Мне как раз скоро будет 37 лет. На славу по поводу эссе, да еще и о венгерской литературе, в наши дни рассчитывать не приходится, однако я очень надеюсь, что в моем случае, как и в случае моего французского коллеги, премированные эссе повлекут за собой изрядное количество других.
Огромное спасибо.

про сослагательное наклонение

Читаю условия переводческого поэтического конкурса. Триста долларов приз, публикация, все дела.
Ну и как объяснение выбора автора для перевода:

In 2012, Marina Ivanovna Tsvetaeva would have turned 120...

и даже при всей моей избирательной любви к творчеству Марины Ивановны, хочется добавить, "если б ей только тогда дали работу судомойки".

Sorry, guys, but she would have never turned 120. Курила потому что много.

Франкфурт, Galerie La Brique

Картинки Виктора тут.
А текст опубликован в красивом, но, увы, пока почти недоступном каталоге. Хотя он продолжает, вроде бы, прирастать и, дай бог, во что-нибудь еще вырастет.

UPD. Ну и моя речь на открытии выставки.


The greatest wisdom handed down to us by the ancient Greeks didn’t come from their dialogues, treatises and speeches. This wisdom is revealed in their practice of drinking wine mixed with water. We know from many sources, not just from Plato, that they never got drunk at their night-long symposia because at those symposia slaves only served well-watered wine. This wine allowed them to stay awake and mentally vigorous for the whole night without getting drunk. The mixture of wine and water gave them access to the spirit in its double sense but never allowed them to abandon their selves for the sake of this spirit.

Now we would call that ‘moderation’ and think it’s really dull. Besides, try to mix today’s wine with water and you’ll get an absolutely disgusting mixture. Our culture favors purity – be it the purity of a drink or the purity of an art work. It values clarity and plainness. Fish should remain fish when you cook it, wine should result from the naturally developed grape juice and a film should be either a drama or a comedy. Not to mention that it should be film and not a mixture of still photography and, say, literature.

This dominance of definite genres and pure substances betrays our weakness, our readiness to submit to something absolute. It’s most clear in the case of hard drinks. You consume this very definite spirit (either transparent or slightly colored by an oak cask) and, in a few drinks, you’re no longer yourself – you’re possessed by the spirit. You open Hegel’s Phenomenology of Spirit, unblemished by non-philosophical matters, and you’re carried away. Mixing, by contrast, allows you to partake in the spirit while remaining who you are.

Victor Pivovarov is a great master of mixing. He mixes genres, media, plots, real people and imaginary characters, texts and pictures, myths and documents, and, most outrageously, art and philosophy. He gives hard time to art critics who often find it impossible to say something definite about his works. But he also gives very easy time to us all because we can vividly follow his art, add something of ourselves to it and are never required to submit and be knocked out. This art counts on our active participation, sometimes in its very extreme forms – when it turns you into a living yet fictional character.

I must say this experience is highly enjoyable. I appreciated the mixture.

In the country where I live now and where Victor has been living for 30 years, there’s a traditional production of very light beer. Now this beer is in great danger because critics say it’s impure. Those who make it simply take the brew and add water – that’s why it’s so light. But it never occurred to those critics that this added water can be delicious in itself. No less than the brew.

I guess it’s time to drink to the master of mixing who knows how to value every ingredient.

я помню, что они все жаворонки

Никак не привыкну к чешскому чувству юмора. Сегодня вот таксист мне говорит:
- Странное дело. Время еще только час ночи, а снег уже идет.

Изящно

На днях один известный современный писатель похвалил мой текст, высказав восторг по поводу прилагавшегося к нему отрывка Краснахоркаи про Туринскую лошадь.

Мысленно аплодировала.