Это мой годичной давности пост, написанный для "Сноба", на нем напечатанный, потом снятый и бесследно исчезнувший даже из кэша Гугла. Размещено здесь, потому что ссылка потребовалась.

Welcome to the club, дорогие нацпредатели

Есть теперь такой термин, национал-предатель. Происхождение у него не особо благородное: он сошел к нам не со страниц сочинений по политической философии, а с сайта kavkaz.org и уже оттуда перекочевал в речи русских националистов и словарь депутатов от ЛДПР и КПРФ. То есть интересного ничего нет: сначала Доку Умаров называл национал-предателями чеченцев, сотрудничавших с российскими органами власти, потом приближенные к новым чеченским органам власти молодежные структуры стали называть национал-предателями уже чеченцев, сотрудничающих с боевиками, а теперь Путин назвал так всех, кто не сотрудничает с ним. Из одной только истории этого словоупотребления можно сделать прогноз на будущее: ничего интересного больше не будет.
В последние месяцы российская идеологическая доктрина, которую тщетно искали столько лет, наконец, прояснилась. Стали понятны все эти торжественные парады Победы, болтающиеся на каждой второй машине георгиевские ленточки, камлания по поводу великого полководца Сталина, законы про отрицание победы советского оружия во Второй мировой войне и даже блокадный опрос «Дождя». Разъяснили все насилующие братскую Украину «бендеровцы». Российская пропагандистская машина действует на основе заново сконструированной государственной идентичности: мы – это те, кто победили «фашистов» и к ним примкнувших; мы - это те, кто руками нашего доблестного КГБ убили Степана Бандеру, пытавшегося построить украинское национальное государство в союзе с Гитлером; мы – это рожденные в СССР. СССР – родина зеленых человечков. Георгиевская ленточка разрослась до размеров костюма.
Без десятилетий советской проработки темы войны эта новая конструкция была бы невозможной. Она действительна только для тех, кто – под влиянием отечественного кинематографа – просыпался в детстве в холодном поту с мыслью, что в форточку лезут «фашисты». Эта конструкция может быть эффективной только для общества, где работе памяти о войне уже почти 70 лет (с небольшими перерывами) препятствует госпропаганда. Она не состоялась бы в обществе, имевшем возможность читать «Жизнь и судьбу», полный текст «Бабьего Яра» или «Записки блокадного человека» - не говоря уже о многочисленных воспоминаниях, авторы которых и не надеялись на публикацию. Советский миф о войне создавался, чтобы задушить живые воспоминания, ставящие слишком много вопросов о настоящем. Его российская производная создана для того, чтобы задушить само настоящее. Пересаживать все население России на римейки «Победы» правительство, наверное, не будет, но публичная жизнь будет отныне продвигаться вперед исключительно на Т-34.
Дискутировать о насущном с субъектом такой идентичности невозможно: дойдет просто до того, что Чуркин с трибуны ООН обвинит США в «фашизме», потому что они столько лет затягивали с открытием второго фронта. Бороться с пропагандой, созданной для носителей этой идентичности, тоже нечем. В семидесятые годы советский миф о войне еще могли перебить прямые апелляции к реальности, живые воспоминания. В 2014-м мы можем предъявить только исторические исследования, не обладающие, в силу самой своей конституции, никакой убедительной силой. Поэтому да, мы победили фашизм и теперь, в который раз, возвращаемся на родину, в СССР. А кто желает жить в настоящем – тот национал-предатель.
Что же делать теперь этим самым национал-предателям? Согласованные с властями митинги и шествия превращаются в смешную и одновременно страшную реализацию метафоры «пятой колонны» - не факт, что в итоге не расстреляют. Заниматься деконструкцией новой российской идентичности совсем не интересно: уж очень незамысловато она скроена. Остается заняться собой, хорошо делать какое-нибудь дело (я совершенно согласна с последними словами в этом интервью) и ждать.
В ранней молодости у меня был друг – венгр, который в начале восьмидесятых уехал из Будапешта в Нью-Йорк (из народных демократий бежать было чуть проще, чем из СССР – исключая, конечно, Румынию). Из всех его историй в душу мне особенно запала одна – о том, как он увидел по телевизору смерть Чаушеску. Оторвавшись от экрана, мой друг на чистой эмоции, без всякого рационального объяснения, вышел в ближайший магазин, купил бутылку шампанского и выпил ее с прохожими, которые случились в тот поздний час между Бликер и Макдугл. Надо знать «любовь» венгров к румынам, чтобы оценить силу эмоции.
Я услышала эту историю в конце девяностых, и она была первым, о чем я подумала 26 марта 2000 года. О том, что я собираюсь в один прекрасный момент выпить шампанского, до некоторых пор знали только мои близкие друзья, они же – будущие участники вечеринки. Теперь уже нет смысла секретничать. Welcome to the club, дорогие национал-предатели. Можем даже открыть Яндекс-кошелек на закупку «Вдовы Клико» - а то вдруг мы окажемся без денег, когда срочно понадобится шампанское.