2011/04/27

tricky question

Не знаю прям, как быть.
Я заочно влюблена вот в этого чувака.
Конкретно, например, за этот текст.
Но вот беда - везде соперники.
Мне Риппенбист еще года три назад говорил, что он тоже в него влюблен. Правда, за другой текст. В том, помню, речь шла про Бенедикта Спинозу и Белу Тарра.
И вот чё теперь?

2011/04/26

Прекрасная, храбрая госпожа, лицом венгерка

Это про Марию Терезию, в правление которой запрещены были сразу и Локк, и Вольтер, и Монтескье, и "Страдания юного Вертера".
Из исторической книжки: "Список запрещенных книг официально публиковало правительство, но впоследствии и сам этот список был запрещен, чтобы общественность не узнала о тех произведениях, о которых раньше не имела никаких сведений".
Я всегда говорила, что логика - мать, дочь и родная сестра абсурда.

2011/04/23

Смысл этой древней Поэзии тёмен, и всё же он глубоко трогает сердце

облезлый пес с облезлым зайцем
весной, по утренней наве,
искали каких-нибудь данайцев,
чтобы дары у них отнять.

но как клопы в полдневной яви,
данайцы зайца убегли.
а пес их все-таки выследил в канаве,
и все дары их тупо съел.

зайчина плакал, пес стыдился.
данайцы, скорбию полны,
к ним подошли. Один из них обратился:
Вы звери. Но без вас никак.

2011/04/14

miscellania

Ночные смены располагают к забывчивости - даже утраты подсчитать сложно.
Припоминаю дико смешной сюжет с эльфами, возникший в метро по ходу чтения набоковского "Дара". Суть там была в том, что эльфы за семьдесят с лишним лет, отделяющих этот роман от сегодняшнего дня, начисто утратили потусторонность и нужный для набоковианских мечтаний флер. Слишком много про эльфов теперь определенно известно. И определеннее всего известно, конечно, что агент Смит эльфийской королеве никакой не папа, потому что ее папа - Аэросмит. Набоков, думаю, удушил бы Гоблина за урон, нанесенный звучанию "Дара". Одно плохо: где там были эти эльфы - убей не помню. А книжку уже вернула вчера законному владельцу.
И вот, чтоб не потерять, еще две вещи. Первая про Сократа:
In love, even under the strongest temptations, he remained "Platonic", if Plato is speaking the truth.
И про эмигрантские судьбы: много утрат бывает в скитаниях, но самая частая - умляут в фамилии. Ну или мягкий знак в имени, если уж на то пошло.

2011/04/05

Прихотливые изгибы комментаторской мысли

"Совершенное над собой насилие нередко оборачивается часами радости", - говорил, должно быть, Гете Эккерману, разъясняя некоторые извивы "Фауста", который, ясное дело, не мог ему не надоесть за столько лет работы – конкретно (воспользуемся калькулятором, с 1772 по 1831 год) за 59 лет.
Что уж говорить о Гете, если даже меня три дня, убитые на перечтение этого монумента немецкой усидчивости, наградили минутами дикого смеха.
Во-первых, уморителен Зоило-Терсит, в одном лице – чтоб двух персонажей не тратить. Вариантов может быть масса: Марксо-Энгельс, Добролюбово-Писарев, Трояно-Замалеев, Путино-Сечин. Но мне почему-то больше всего нравится – чисто по-христиански – Рождественско-Вознесенский.
А во-вторых, неизъяснимо прекрасен вот такой ход комментаторской мысли Вильям-Вильмонта (тоже тип кентаврический):

Возможность создания гомункула утверждалась алхимиками в ряде трактатов, из коих Гете были хорошо известны труды натурфилософа и врача Феофраста Парацельса (1493-1541), в 1525 году заявившего о своей солидарности с идеями восставшего крестьянства.

Надо думать, Парацельс надеялся усилить крестьянские подразделения фалангами гигантских человекоподобных роботов, но не сложилось. Да и слава богу, а то порушили бы эти големы все прогрессивное крестьянство – и ни вина больше, ни оливкового масла.
И самое вкусное на третье: гипотеза Гете о том, как Фалес дошел до своего тезиса "все есть вода". Это происходит под конец классической Вальпургиевой ночи. Насмотревшись на весь этот сонм морских чудищ, которые страниц тридцать несут полную ахинею, Фалес изрекает "все есть вода" - главным образом имея в виду, надо думать, немецкую драматическую поэзию начала XIX века.
Я и так-то симпатизировала милетцу, но теперь буду еще больше. Ну и Гете, конечно, хитрый. Трудно ему было с чувством юмора да в немецких землях.